Главная страница » Публикации » «Истинный канон из двадцати слов». Часть четвёртая.
|

«Истинный канон из двадцати слов». Часть четвёртая.

13. Человечность 仁

Путь человечности – это всеобщая любовь. В мире живут и беспрерывно рождаются мириады существ: такова добродетель Неба. Ибо Небо обладает добродетелью любви к жизни. Весной жизнь оживает, летом достигает зрелости, осенью приносит плоды, а зимой скрывается. Животворные дожди и росы, смена холода и жары – это человечность небесного сердца. Только мудрец способен подражать ей и расширять любовь к себе до любви ко всем людям, а любовь к людям расширять до любви ко всем существам. Когда между мной и другими нет разрыва, тогда человечность достигает небесной высоты.

Если плоды перестанут плодоносить, тогда принцип порождения живого перестанет действовать. В каждом плоде сокрыты начало и конец жизни и даже истина сердца, которая делает человека мудрецом внутри и правителем вовне. Почему? В каждом плоде есть косточка, и она содержит в себе силу жизненных превращений. Такова же и человечность. По форме же плод округлый и мягкий, обладающий свойством полноты. Таково наше знание. Когда приходит срок, из человечности выходит живой стебель, который непрерывно растет. Непрерывность его роста воплощает смелость всего живого. Единство знания, человечности и смелости и есть полнота добродетели в Поднебесном мире. Поэтому даосы говорят: «Добро – это только плод».

Усердное совершенствование себя, делающее нас мудрецом внутри и правителем вовне, есть человечность плода. Способность «смягчить свет, уподобиться праху»[1], слиться с круговоротом Великого Предела есть знание плода. Обрести в себе Путь, добиться заслуг в мире и не кичиться своими достижениями – это смелость плода. Среди этих трех понятий человечность стоит на первом месте, за ней идет знание, а за ним следует смелость. Но все они относятся к следованию самобытийственности Небесного Пути.

Однако, если вещи в своем росте переходят установленную меру, они приносят пользу только себе и вредят другим. Поэтому Небо протестует против их чрезмерной силы и умерщвляет их. И если их не убьет Небо, они убьют себя сами. Почему? Потому что человечность и есть жизнь, и когда сила жизни слишком выходит наружу, человечность сущая внутри теряется. А когда гибнет небесная природа, наступает смерть. Лао-цзы сказал: «Кто хочет быть во цвете сил, быстро одряхлеет». Это называется идти наперекор Пути. Кто идет наперекор Пути, тот быстро умрет. Это означает, что тот, кто теряет свою человечность, не имеет в себе силы жизни.

Тому, кто любит давать жизнь, Небо будет помогать. А тому, кто любит убивать, Небо будет мешать. Почему? Дарование и лишение жизни – великая привилегия Неба. Мудрый воплощает в себе Небо и претворяет Путь, в наградах и наказаниях предан всеобщему и не имеет ничего частного, поэтому он может представлять в своем лице способность Неба даровать жизнь или отнимать ее. В наше время люди думают, что раз Небо не имеет ни голоса, ни запаха, оно не может миловать или карать. Но они не знают, что, хотя Небо безгласно, оно способно незримо миловать и карать. Небесный путь укоренен в том то, что само по себе таково. И все проистекающее отсюда воздаяние – дело небесного пути. И тот, кто не следует человечности, подвергает себя большой опасности!

Поистине, человек живет силой человечности. Обычно человечность затемняется нашими корыстными желаниями и со стороны почти не видна. Только если человек увидит, что в колодец упал ребенок, его человечность вырывается наружу и его природа проявляется воочию. Вот тогда человек соучаствует жизни Неба и Земли. Наше учение наставляет человечности, которая есть любовь к жизни, идущая от самого Неба, и раскрывает великую пользу человечности. Человечность проистекает из природы, а справедливость исходит из всеобщей разумности. Природа неотделима от разумности, а справедливость сливается с человечностью. Надеюсь, что люди в мире наполнят человечностью свои сердца, воспримут добродетель любви к жизни, свойственную Небу и Земле и соединятся с мудрецами и богами в деле спасения мира, не будут делать различий между расами и народами, всеми силами будут служить всеобщему счастью.

Комментарий. «Человечность» – главнейшая моральная норма по Конфуцию, стоящая на первом месте в ряду пути главных конфуцианских добродетелей. То, что в списке 20 заповедей Сяо Чанмина оно стоит лишь на 13-м месте, само по себе делает это учение не вполне ортодоксальным. В русской литературе это понятие нередко переводят словами «гуманность» или «человеколюбие», что придает ему некоторые ошибочные коннотации: Китай не знал ни собственно гуманитарного знания, ни абстрактной любви к человеку. Графически иероглиф «человечность» состоит из знаков «человек» и «два», т.е. он выражает идею соотнесенности, сообщительности людей и даже, точнее, двух конкретных лиц. Семантически это понятие наиболее близко европейскому понятию любви. Еще Конфуций говорил, что человечность – это любовь к человеку (он давал и другие определения «человечности»), а средневековый конфуцианец Хань Юй уже утверждал, что человечность есть «всеобщая любовь» (так в современном китайском языке переводятся европейские понятия «братства» и христианской любви) Но нужно помнить, что, как и прочие моральные ценности в Китае, человечность по-китайски укоренена в способности восприятия и в духовной чувствительности человека до такой степени, что, к примеру, паралич (т.е. нечувствование) конечностей в старом Китае называли «отсутствием человечности». Как можно видеть из нашего текста, человечность, по китайским представлениям, есть сама жизнь и притом «соучастие жизни Неба и Земли». Поэтому она есть также способность сдерживать себя, блюсти свою внутреннюю центрированность и соблюдать меру во всяком помышлении и действии Человечность, как и прочие моральные ценности Китая, оказывает неотразимое благотворное воздействие на мир через самоумаление, самоограничение, сокрытие. Она есть внутренняя, сокровенная сила жизни, которую нужно хранить. Чисто китайская идея. Воздействие же человечности – предстаюшее, напомним, как следование – зависит от степени родства и близости отдельных людей и лишь у высших мудрецов простирается на весь мир.

14. Любовь 慈

Любовь и сострадание – это главная истина буддистов. В них оказывается доведенной до предела ценность сочувствия, проповедуемая учением конфуцианцев. Их смысл в том, чтобы всех одаривать милостью и всем помогать, приносить пользу другим и спасать людей. Все люди должны носить их в сердце. Каждый простолюдин обязан пестовать их.

Все люди наделены способностью сочувствовать другим. Любовь есть предельное выражение этой способности. Почему? Мысль – это движение сердца. Дела бывают добрыми и недобрыми. В мысли же нет ни добра, ни зла. Когда мысль присоединяется к доброму делу, она становится доброй. А когда мысль присоединяется к недоброму делу, она тоже становится недоброй. В «Книге Преданий» сказано: «Одна мысль превращает мудреца в безумца». Мудрец отличается от безумца одной-единственной мыслью. Вот почему нужно чутко следить за тем, что еще не проявилось в нашем сердце. Так можно устранить дурные мысли и пестовать мысли добрые, прогнать безумные мысли и позволить укрепиться мыслям мудрым. Так можно прильнуть к истоку святости всего сонма Будд. В широком же смысле речь идет о постижении силы любви к жизни, свойственной Небу и Земле, и истине всех пяти мировых религий, которые учат спасению мира.

Наше учение собирает воедино правду пяти мировых религий и предлагает новое исследование религии и философии. Надеюсь, что ее приверженцы будут уделять любви особое внимание, помнить мысли мудрецов и в сердце будут едины с сердцем Неба и Земли, чтобы любовь одного человека переросла в любовь миллионов людей, и эта любовь охватила все живые существа. Пусть мироздание наполнится человечностью, и все бедствия мира исчезнут навеки.

Комментарий. Хотя Конфуций однажды определил свой моральный идеал человечности как «любовь к человеку», любовь в собственном смысле слова не входит в традиционные перечни моральных ценностей китайцев. Более того, как сила вожделения и привязанность к его объекту она прямо осуждается, в частности, древними даосами, как помеха для достижения беспристрастного, бескорыстного, непринужденного отношения к миру. Соответственно, любовь и даже любовь между мужчиной и женщиной занимает крайне скромное место в китайской литературе, а открытые проявления любовного чувства были нарушением общественной нравственности. Любовь признавалась в Китае лишь в качестве «всеобщей любви» (так определяются в современном китайском языке христианская любовь, а равно понятие всеобщего братства). В тексте тоже идет речь о некой всемирной любви, пронизывающей «все живые существа». Сообщительность и здесь выступает единственной целью и оправданием любовного чувства. Но примечательно, что наш автор подчеркивает важность рефлексии, самоконтроля, которые устанавливают, если можно так сказать, разумную меру в любви.

15. Пробуждение 覺

Пробуждением зовется предчувствие внутреннего прозрения. Когда мы знаем, что происходит, мы имеем понимание, или прозрение. Когда же мы знаем, что произойдет заранее, это называется «предчувствием». Прозрения достичь нелегко, а достичь пробуждения еще труднее. В книге «Центрированность в обыденном»[2] сказано: «Путь высшей искренности дает упреждающее знание». О грядущем расцвете государства сообщают благие знамения, о его грядущем упадке сообщают дурные знамения. Нужно наперед знать и доброе, и недоброе. Когда говорят о «знании прежде времени» или «знании наперед», имеют в виду именно такое внутреннее пробуждение. Не стяжав высшей искренности, его не достичь. Опять же сказано: «Когда есть искренность, есть просветленность. Тот, кто просветлен, может действовать. Когда же действуешь, происходят изменения, а внутри изменений есть превращения»[3]. В просветленности, действии, изменении и превращении всегда имеет большое значение пробуждение. Чжуан-цзы сравнил жизнь и смерть человека со сном и пробуждением. Он сказал: «Во сне пьем вино, а, проснувшись, льем слезы. Во сне плачем, а, проснувшись, идем на охоту. И во сне мы не знаем, что спим, но, только пробудившись, узнаем, что то был сон. Однако есть еще великое пробуждение, благодаря которому познаешь великий сон». Если хорошенько вдуматься в эти слова, то можно понять, что подобие нашего опыта сну и неспособность пробудиться соотносятся с ограниченностью нашего видения из-за разрыва между жизнью и смертью. Из-за этой ограниченности появляются понятия «я» и другие люди, и все множество живых существ. Отсюда рождаются наши заблуждения, и чем больше мы заблуждаемся, тем больше пребываем как-будто во сне, и чем глубже наш сон, тем менее нам доступно духовное предчувствие, тем глубже мы погрязаем в мировой суете и не можем сбросить с себя ее путы.

Вникнув в природу жизни и смерти, можно понять,, что в человеке, по сути, нет того, что зовут жизнью, и, следовательно, нет того, что зовется смертью. Почему? Жизнь и смерть – это скопление и рассеивание энергий Инь и Ян. Когда энергия собирается, возникает жизнь. Когда энергия рассеивается, наступает смерть. А превращения нашего духа сообразуются с этим скоплением и рассеиванием. Когда дух приходит, энергия собирается, и возникает телесная форма. Это зовется жизнью. Когда он уходит, энергия рассеивается и покидает тело, отчего тело разлагается. Это зовется смертью. Итак, дух – это я, а мое тело есть место моего пребывания в мире. Я прихожу и ухожу, и моя обитель созидается и разрушается. Однако жизнь в действительности – не жизнь, это только форма, возникшая благодаря явлению духа. Смерть в действительности – не смерть, это только разложение тела, вызванное перемещением духа. Мое тело – лишь одна из бесчисленного множества вещей в мире. Как лично я могу владеть им? В старину один человек сказал царю Шуню: «Твое тело тебе не принадлежит, это только оболочка, временно доверенная тебе Небом и Землей. Твоя природа и жизнь тебе не принадлежат. Это только естественное движение, вверенное тебе Небом и Землей. Твои дети и внуки тебе не принадлежат. Это только твои отпрыски, вверенные тебе Небом и Землей». Превосходные слова! Все в мире рождается Небом и вскармливается Землей, и ничто в мире мы не можем считать своей собственностью.

В «Дао-Дэ цзин» сказано: «В того, кто умеет пестовать жизнь, носорог не может вонзить свой рог, и тигр не может схватить его своими когтями. Почему? Потому что в нем нет места смерти». Выражение «нет места смерти» означает: нет места, где он мог бы умереть». Все люди, родившись, должны умереть. Только мудрец не подчиняется этой истине, потому что он ищет жизнь не в своем теле, а в своей природе, не печалится о смерти бренного тела, а печалится об умирании своей природы. Лао-цзы сказал: «Если у меня не будет тела, о чем мне горевать?» Конфуций говорил: «Умертвить тело, но достичь человечности». Иисус пожертвовал собой, чтобы спасти мир. Будда принял мученическую смерть из сострадания. Вот образцы пестования жизни. Хотя тело их умерло, их истинная природа существует вечно. Тело имеет место смерти, поэтому оно рождается и умирает. Природа не имеет ни сущности, ни формы и не имеет места смерти. Поэтому она бессмертна и неуничтожима. Тот, кто сможет принять пустоту этого бренного тела, существующего лишь несколько десятков лет, и постичь свою бессмертную природу, станет небожителем, стяжавшим великое прозрение.

Люди погружены в суету и живут, как во сне. Они не смогут пробудиться, не постигнув собственной природы. Однако природа скрываются от нашего взора корыстными желаниями. Дерево по своей природе покойно, но раскачивается из-за ветра. Вода по своей природе чиста, но становится грязной из-за попавшей в нее почвы. Человеку изначально свойственно бодрствование, но страсти не дают ему бодрствовать. Наши желания для нас – что жучки для дерева. Когда жучки в дереве чрезмерно размножаются, оно падает. Когда желания завладевают нами, мы губим себя. Тот, кто хочет спасти себя, прежде должен искоренить свои желания. А чтобы искоренить желания, нужно сначала затворить «пять застав». Тогда он поймет, что внутри нет своего «я», а вовне нет вещей, и его природа просияет воочию. Если раскроется его высшая разумность, он будет видеть то, что произойдет через тысячу лет так, как если бы это происходило перед его глазами, а то, что происходит за тысячи верст от него, так, как будто это было перед ним на ладони.

Наше учение обращает особенное внимание на пробуждение. Надеюсь, что мужчины и женщины в этом мире задумаются над этим и не позволят себе увлечься иллюзиями, но придут на берег Пути. Достигнуть пробуждения не означает отринуть этот мир. Возвышенные слова о пустоте и утонченности не отдаляют от повседневных дел. Знать, что происходящее ныне и есть истина, а то, что было вчера, есть ложь, и значит достичь пробуждения. Различие между раем и адом как раз и заключается в наличии или отсутствии пробуждения.

Комментарий. Китайский термин цзюэ, весьма условно переводимый здесь словом «пробуждение», редко попадает в поле зрения западных исследователей, но чрезвычайно важен для понимания общего строя китайского миропонимания. Как видно из нашего текста, он обозначает некий предел внутреннего знания, «высшую разумность», а конкретнее – способность предвосхищения, предчувствия назревающих событий и в этом качестве составляет существо духовного достижения, знаменитого кунгфу китайских подвижников и мастеров боевых искусств. Пробуждение предполагает осознание нереальности наших представлений, предметного мира и самой оппозиции субъекта и объекта. Но если пробуждение соответствует прозрению небытийности всего сущего, то это означает, что оно есть самораскрытие духовной мощи и относится к области чистой, беспредметной практики духа. В «Завете из двадцати слов» Сяо Чанмина категория пробуждения представляет духовную основу нравственного совершенствования.

16. Упорядоченность 節

Упорядоченность в человеке – как коленца в бамбуке. Благодаря коленцам бамбук имеет прочность и силу роста, а благодаря упорядоченности человек обретает твердость и силу характера. Во все времена преданными подданными и героическими мужами, почтительными сыновьями и благонравными женами становились благодаря своей упорядоченности. Кто взрастил в себе упорядоченность, тот усвоил праведную энергию Неба и Земли. Такой не дрогнет и перед смертоносным клинком, не убоится ни кипящей воды, ни огня. Вэнь Тяньсян сказал: «В пору большой бедности проступает истина». Бедности люди страшатся, а благородный муж почитает ее счастьем. Почему? Пока не налетит шквальный ветер, нельзя понять стойкость травы. Пока в мире нет смуты, нельзя понять, кто преданный подданный. Поэтому в час гибельной смуты праведность благородного мужа проявляется особенно наглядно. И получается так не потому, что благородный муж хочет этого. Как гласит поговорка, «праведность – не благое пожелание благородного мужа, а то, без чего он не может жить». Когда человек живет тем, чем он не может не жить, тогда ни жизнь, ни смерть ничего не могут в нем изменить. Кто способен на такое, не обретя небесной прямизны природы? Киноварь можно растереть, но у нее нельзя отнять ее цвет. Орхидею можно спалить, но ее нельзя лишить аромата. Яшму можно раздробить, но нельзя лишить ее чистоты. Золото можно расплавить, но нельзя лишить его твердости. Вещи всегда сохраняют свою небесную природу. Так и благородный муж никогда не отступается от добродетели.

Так можно понять, что высшая твердость в мире происходит из высшей мягкости. Мягкость означает здесь, что время еще не пришло и человек подобен не сознающему себя ребенку. Когда же человеку приходит время осознать себя, то его никакая смерть не согнет и никакие деньги не заставят отступить. Тот, кто в повседневной жизни непрерывно воспитывает себя, со временем обретет великую праведность и никому ее не отдаст.

Наше учение уделяет особое внимание упорядоченности и учит всех усердно стремиться к ней. Сначала нужно добиваться упорядоченности в малом – в каждом слове и в каждом поступке. Даже в спокойное время нужно блюсти установленный порядок, и тогда в минуту грозной опасности в тебе проявится великая праведность. В древности благонравные жены не имели двух мужей, преданные подданные не служили двум государям. Так они претворяли упорядоченность, не отступая ни на шаг. Конфуций сказал: «Только с приходом холодов узнаешь благородство сосен и кипарисов». Надеюсь, люди в мире будут неустанно стремиться к упорядоченности в своей жизни.

Комментарий. Уподобление добродетели «упорядоченности» коленцам бамбука предопределено графической этимологией данного иероглифа, в котором ключевым, т.е. значащим элементом является бамбук. Это сравнение указывает и на свойственный китайским моральным понятиям виталистский субстрат: упорядоченность в человеческой жизни имеет динамическую природу, она развивается и крепнет равномерными периодами, как идет в рост бамбук, выбрасывающий вверх свои коленца. Само понятие «упорядоченности» лишь частично передает богатство смыслов соответствующего ему китайского термина цзе, которое означает также ритм, размеренность, гармоническую согласованность, даже красоту и силу жизненного роста. Для нашего автора оно указывает прежде всего на моральный порядок, коренящийся во внутренней силе и течении самой жизни. В конфуцианских текстах оно обозначает некий возвышенный строй чувств и мыслей, а также обусловленную им спонтанную грацию поступков, которые отличают благородного мужа. Эта возвышенность объявляется многими конфуцианскими авторами более ценной, чем собственно биологическая жизнь. Как гласит конфуцианское изречение, «умереть с голоду – дело пустячное, потерять упорядоченность – дело великое». Итак, нравственная жизнь выходит из жизни, но она больше жизни. Хороший урок китайского морализма.

Первая часть канона

Вторая часть канона

Третья часть канона


[1] Выражение из даосского канона «Дао-Дэ цзин».

[2] «Центрированность в обыденном» (Чжун юн) – конфуцианский канон, входящий в Четверокнижие.

[3] Цитируется классическое изречение из древнего комментария к «Книге Перемен». Отметим, что здесь проводится различие между «изменениями», относящимися к макромиру, и «превращениями», свойственными микромиру. О соотношении того и другого говорит традиционная формула: «тысяча изменений, десять тысяч превращений».

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *