| | | | |

Евразия и мир

_25

человечного пути развития как сбережения полноты форм жизни. Запад породил активистский, субъективной волей направляемый и сущностно насильнический способ управления как расходования природного материала, который в своем пределе и в человеке обязывает видеть только расходный материал. Этот путь по определению не может быть всемирным, и опыт России, пожалуй, всего яснее об этом свидетельствует. Стратегия совместности, напротив, возводит всех участников игры бытия, мирового танца вещей к родовой полноте жизни и, следовательно, бессмертию. Она обагощает всех ее делателей и по-следователей. Действие воистину действенно, только когда оно есть со-действие и в конечном счете следование изначальному. Следование не требует усилий и не терпит произвола. Оно есть архетипический, бесконечно действенный жест, который предваряет или, лучше сказать, предвосхищает все сущее. В основе всечеловеческой цивилизации или, если угодно, цивилизации всечеловечества может лежать только такое великое действие как самосвидетельствование «надвременного соборного тела» (В.Муравьев).
Единотелесность мира узреет тот, кто научится смотреть, ничего не видя. Вот еще одна затронутая в этой книжке, но пока не нашедшая своего места на страницах культурологических трудов тема – роль слепоты в человеческой истории. Последняя может быть целительна. Вспомним цитировавшееся выше изречение китайских учителей: «Претворяющий Дао подобен слепцу, идущему без посоха». Слепота – залог высшей цельности внутреннего опыта или, что то же самое, предельной сосредоточенности духа (что является, как говорилось выше, законом больших пространств). Готовы ли мы признать, что ограниченность видения, темная бездна неведения могут быть источником самого чистого и полного знания и условием человеческого содружества, подобно тому как сама конечность человеческого существования является условием высшей свободы?
Эта догадка подтверждается, по крайней мере, тремя особенностями культурно-исторического бытия евразийского пространства.
Во-первых, евразийское содружество действительно основывается на совместности и даже, можно сказать, со-вместительности его устроения по известному принципу восточной мысли: «вещи вмещают друг друга», «тьма вещей – как сеть, в которой нет начала» (Чжуан-цзы). Поистине, разделяя мир, мы разделяем нашу совместность.
Во-вторых, между-бытность само-различия утверждает бесконечность в самой конечности всего сущего, точнее, всего, что бывает. В нем и благодаря ему становится возможной сама освобожденность свободы. В фольклоре русских казаков не зря воспевается вольная воля, и последняя с неумолимой закономерностью соотносится со… смертью.
В-третьих, евразийское содружество не нуждается в трансцендентных или формальных принципах организации общества и политики. Азиатские общества, не исключая Россию с ее приверженностью к ритуалистической религии, сплочены не идеями и даже не ценностями, а опытом постижения глубочайших основ сознания, который обеспечивает нерушимое единение людей даже вне и помимо общественных институтов.
Как ни важна для России тема номадической утопии, сейчас важнее уяснить политический смысл гипотетического евразийского содружества (ибо Евразия как вездесущий разрыв центрированности не допускает формальных союзов, а только со-владение миром, содружество совместности, commonwealth, и мы, повторим, разделяем событийность мира, когда разделяем мир). Как уже говорилось, евразийское пространство отличается политической нейтральностью, способно вместить в себя самые разные политические режимы или, если угодно, имеет метаполитический базис. Событийность и сообщительность указывают путь «из монады в номады», устанавливают связь между «небесным» и «земным» полюсами общественной практики, пред-оставляют свободу проявлениям исконной человеческой социальности, т.е. воистину очеловечивают человека.
В таком случае становится понятной еще одна пока еще почти неосмысленная особенность метаморфоз евразийских духовных традиций в современном мире. Эти традиции в их, выражаясь языком Гегеля. «снятом», превращенном, радикально обновленном виде становятся глобальной силой. Это особенно заметно на примере тибетского ламаизма, духовная элита которого рассеяна по всему миру, где она имеет гораздо больше последователей, чем в самом Тибете.
В этой точке неожиданно обнаруживается возможность встречи постдемократической, макиавеллистски-нейтральной фазы политики на Западе с тем, что можно назвать политической все-вместимостью Востока. Это сближение касается не только политической практики. Оно имеет глубокие бытийные корни, если иметь в виду, что метанойя в политике неразрывно связана с завещанной Вальтером Беньямином темой профанного озарения – темой, хорошо известной на Востоке, где твердо верили, что «Небо видит глазами и слышит ушами народа». Сегодня мы уже способны видеть, что в со-вместном усилии самопреображения открывается перспектива явления действительной всемирности, всемирной повсеместности, которая и станет подлинным миром, миром мира единого в своем бесконечном разнообразии человечества.
Нельзя не видеть, что принятие «макиавеллистской» и именно поэтому – а не вопреки поверхностно понятому «макиавеллизму» – нравственно обязывающей без-принципности политики позволяет предвидеть в будущем появление двух очень разных по своим историческим посылкам и антропологическим основаниям, но все же дополняющих друг друга, со-действующих миросистем. Обе они станут свидетельствами бытийной все-вместительности, которая будет опознана как существенный и изначальный (читай: «небесный») признак человеческого бытия или, если угодно, печать человечества в человеке. Я склонен назвать две эти половины всемирности евро-американской и евро-азиатской. Скорее всего, они будут существовать параллельно, в некоем симбиозе, «разъединяющем синтезе». Тогда на передний план человеческого самопознания в самом деле выдвинется бездна актуальности опыта как чистого различия, «помраченного знания», и человечество будет поставлено перед задачей научиться жить внутренней правдой жизни. Не получит ли тогда понятие евразийского мира свой подлинный, еще неопознанный смысл? И не станет ли сосуществование двух указанных метасистем основой реальной и справедливой в некоем метацивилизационном смысле всемирности?


*** Из этого не следует, что в Евразии не знали оппозиции «подлинной» и «внешней», «сторонней» школ. Сетования на засилье ложных учений составляют постоянный аккомпанемент истории восточных религий. Но речь идет не о подмене истины иллюзией, а именно о попытках замкнуть истину в тех или иных конечных понятиях или предметных действиях, т.е. лишить человека свободы духовных метаморфоз.
 

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

0 комментариев

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *