Интервью о «Дао-Дэ цзине»

Корр. — А китайцы задумываются о смысле жизни, боге и прочих вечных вопросах?
Очень мало. Они считают, что надо делать свое дело, а не «агитировать за советскую власть» и учить друг друга, как надо жить.
Есть два представления о боге — персоналистский бог монотеистических религий и пантеистский бог Восточной Азии, проявляющий себя повсюду, как спонтанность бытия, как податель жизни, как сама наша природа.
Корр. — Получается, китаец — это такой спонтанный даос, который ничего не знает о важности доверия к жизни, но интуитивно ей доверяет. Ну а настоящий практикующий даос — что его отличает от простого смертного?
Даос — это человек-ангел, своего рода супермен. Но если западный супермен — это идиот с вздутыми мышцами, то сила даоса имеет духовную природу. Тайцзицюань учит не быть агрессивным, а быть чувствительным. Соединение расслабления и сосредоточенности позволяет достичь особой запредельной естественности и простоты. Ничего нет проще того, что они делают, — отсюда их ирония. Они же все время смеются, потому что самым сложным оказывается самое простое.
Даосский мудрец неуязвим, потому что в нем нет самоидентичности, нет Я, которое может умереть. Отсутствие Я и дает бессмертие. Вы становитесь вечным младенцем, вкушающим полноту бытия. Это и есть счастье, которое всем нам знакомо, потому что так мы жили в материнской утробе. Даосы стремятся вновь вернуться в «утробное состояние». Фрейд считал это детским фантазмом, но я не понимаю, что в этом иллюзорного. По-моему, иллюзорное бытие — это как раз жить, как хочет «дядя».
Корр. — Конечно, если Я нет, то и умирать не страшно — знаете, как в песенке поется: «Если у вас нету тети, ее вам не потерять, и если вы не живете, то вам и не умирать».
Вам хочется не просто жить, а жить подлинной жизнью. Но пока вы кто-то, вы никакой подлинной радости не получите. Настоящий человек — это безмерность.
Корр. — Страдания тоже хороши по-своему — все-таки ценные экзистенциальные ощущения, тоже помогают почувствовать себя живым и побуждают что-то делать, развиваться. Западный индивидуализм дает энергию, чтобы творить, ему мы обязаны своими главными достижениями — наукой и цивилизацией.
Я люблю Европу, я много жил там, я европеец. Но нельзя не видеть, что Европа лицемерна и пуста. А для России характерны две вещи: здесь очень яркие, сильные личности и царствует насилие, неприкрытое европейским политесом. А насилие — это расписка в собственном бессилии. Там, где вы не можете ничего разрешить, вам остается только дать кулаком в харю. Знаменитая русская манера не ценить и не жалеть людей — это внешнее проявление нашего внутреннего мира.
Впрочем, ради бога, если вы всем довольны, живите как знаете!
Корр. — Да не то чтобы я был всем доволен…
Чего же вы недовольны?
Корр. — Когда я засыпаю, я всем доволен, но я не хочу жить во сне, хотя за бодрствование иногда приходится платить болью.
Жизнь европейской личности, которая непрерывно сама себя обманывает, и есть сон! Вам же еще Фрейд все объяснил: вы живете в мире своих фантазий, как дети, а считаете, что живете сознательной жизнью. Если вы серьезный человек, то первое, что вы должны понять, — это что вы ноль и все ваши представления о своем я — самообман. А дальше ищите настоящую школу и начинайте работать над собой реально, а не придуманно.
Корр. — Для начала все же хотелось бы узнать, что такое дао и дэ?
Дэ — это внутреннее совершенство в вас, которое побуждает вас ставить перед собой невозможные задачи. Такими они и должны быть — потому что мы должны жить на пределе своих возможностей. Дэ — это первозданная сила жизни. Когда ребенок бежит к цветку — это дэ, или когда вы очень увлечены, очарованы чем-то, или когда на вас произвел большое впечатление человек, с которым вы не обменялись и словом. Дэ — это сама жизнь, не затемненная мудрствованием.
Корр. — А дао?
Вы Нео, и на вас летит пуля. Представьте себе, что вы перманентно находитесь в этом состоянии, вот тогда вы будете в дао. И это, между прочим, восхитительно. Живите так!
Корр. — Как следует читать «Дао-Дэ цзин», чтобы понять хоть что-то?
Прежде всего надо честно относиться к жизни, а это значит попытаться освободиться от власти своего иллюзорного Я — это вам скажет любой проповедник любой религии.
Текст «Да-Ддэ цзин» аннулирует сам себя. Слова сжигают сами себя, они существуют для того, чтобы освободить наш умишко от этих знаков и вернуться к чистому переживанию жизни. Этот текст надо читать так, как будто вы не читаете, а занимаетесь тай-цзи цюань. Тогда вы общаетесь с мудрецами древности, с самим Лао-цзы.
Корр. — А что, Лао-цзы и вправду реальный человек, к которому Конфуций приходил за наставлениями и который отбыл в неизвестном направлении, оставив «Дао дэ цзин» начальнику заставы?
Легенды есть легенды, это социальный фантазм, и подходить к ним с критерием какой-то фактической достоверности изначально неправильно. «Дао-Дэ цзин» писался в эпоху, когда не было автора, который мог сесть и отстучать на машинке текст книги. Но это и не череда индивидуальных добавлений разных авторов, как по привычке думают современные толкователи. Это очень важный момент: книга, то есть канон, есть постепенное проявление просветленного сознания, его прорастание сквозь морок субъективных жизненных миров. Рассматривать ее как череду индивидуальных вкладов, как это часто делается, значит лишить себя возможности ее понимания. Поэтому возможности академической филологии тут очень ограниченны, хотя, безусловно, она нужна. Для того чтобы вернуться к чистому опыту, надо пройти через дебри академической текстологии, и я сделал это. Но я знаю людей, которые всю жизнь занимаются академическими бирюльками, споря о том, где какой иероглиф должен стоять, а дело-то совсем не в этом! Уже в древности школа Лао-цзы была широко известной, но как бы отсутствующей, неосязаемой. Эта скрытность – знак возвышенности. Лао-цзы – не ширпотреб, уже современники говорили о нем, что он, конечно, большой мудрец, но толку от его учения нет, и понять его невозможно. Поэтому, по преданию, когда начальник заставы попросил его оставить людям в миру книгу, он, понимая, что человечество не оценит и не поймет эту книгу, все же написал ее. Это жест великой жертвенности и любви.
Корр. — Как же столь темная и эзотерическая книга стала такой популярной?
Потому что она открывает первозданную силу жизни, правду жизни – как Евангелия.